Когда коллеги зовут Лил куда-нибудь после уроков в школе, она вежливо отказывается, ссылаясь на тонны работы, горы непроверенных контрольных, необходимость подготовиться к завтрашним занятиям, репетиторство, курсы флористики и договоренность помочь в собачьем приюте. Ей говорят, что так нельзя, что ей нужно отдыхать, а то она перегорит. Выгорит и не возродится, подобно фениксу. Ей говорят, что - что бы она ни думала - дети гораздо ближе к зверятам, они сожрут её целиком. Они пережуют и выплюнут. Сделают вид, что ничего не было. Расскажут родителям, что так и было, что она сама. Ей настойчиво советуют расслабиться - попробовать гольф, йогу, купить себе японский сад камней или хотя бы бутылку вина.
Она говорит, что всё хорошо. Она думает, что любит каждого, кто посещает её занятия: милых девочек-подружек с первой парты, замкнутых ребят, которые постоянно сидят, уткнувшись в игры на своих телефонах, мальчишку, который на каждый её вопрос задаёт десять встречных, юную художницу, которая рисует любую - даже самую сложную - геометрическую фигуру от руки, но не может посчитать что-то сложнее, чем два-на-два. Лил уверена, что они все уникальны, что им просто не хватает внимания, заботы, вовлеченности в их жизнь со стороны родителей. Она пытается дать им всю себя, поговорить с каждым, слышать их и слушать. Даже те моменты, когда они откровенно разносят весь класс, спускает на тормозах, находя оправдание такому поведению - просто она ещё нашла к ним подход.
Лил говорят быть осторожнее - дети сядут ей на голову и ноги свесят. Во время перерывов между уроками более опытные коллеги рассказывают истории, от которых встают дыбом волосы. Они расписывают всё до малейших деталей, не упуская ни имен, ни фамилий и даже фотографии показывают: слишком строго учителя астрономии судили за домогательство к малолетним (просто помогал ученикам подниматься по канату), странную учительницу биологии уволили, потому что пропагандировала свою религию (просто рассказывала о дарвиновской теории происхождения жизни), прошлому директору подожгли машину, когда его малолетняя дочь была внутри. Всегда было слово взрослого против слова ребенка. Взрослым не поверили ни разу. Надежда на наказание была только в последнем случае, но доказательства совершенно случайно потерялись: бюрократическая ошибка или все-таки поспособствовал кто-то из родителей. Лил только отмахивается от всего этого - совпадение, случайность, такого не бывает в реальном мире, это всё дурацкие сплетни, раздутые до фантасмагорических размеров. Ей говорят, что это ее выбор считать так. Ей говорят, что так она не выживет.
Лил выбрасывает всё описанное из головы. Лил всё еще думает, что любит каждого, кто посещает её занятия. Проблема в том, что не все дети платят ей тем же. В следующий раз более опытные коллеги рассказывают новой преподавательнице математики в добавок к остальным историю о том, как прошлая учительница избила ребенка во время школьной экскурсии. Они закатываю глаза и картинно вздыхают, они говорят, что всегда знали, что этим и закончится - она была слишком милой, слишком нелюдимой, странной какой-то. От неё стоило этого ожидать, все ожидали, но никто ничего не делал.