у Риган есть кожаная куртка с автографом Тосина Абаси, камера за несколько тысяч баксов в кредит и наклейка из международного аэропорта имени Чатрапати Шиваджи. на этом её имущество как бы всё. кто-то скажет, что это не так уж и много для барышни двадцати восьми лет. "а где всё атрибуты взрослой жизни? где семья, муж, дети, любимая квартира, традиционные воскресные обеды и скрабл с друзьями и парой бутылок вина по вечерам субботы?" - спросит этот же кто-то. про себя он, определённо, отметит, что Риган откровенно провалилась по всем меркам американской мечты, что она уже безнадежна, что её жизнь пуста и бессмысленна. он решит, что она склонна к депрессиям и суицидальным настроениям - как может быть иначе с таким раскладом то? "ты, бл*ть, слишком громко думаешь", - поморщится она в ответ.
у Риган всегда было так: чем больше алкоголя в крови, тем меньше сдержанности - экспоненциальная зависимость, когда чем больше аргумент, тем быстрее растет значение функции. любые моральные и нравственные тормоза кланяются и удаляются в тот самый угол, где уже курит логичное и адекватное "Может, не нужно всё-таки?". Риган считает это тем немногим наследием матери-вертихвостки, которая любила сладкие коктейли и еще сильнее любила, когда за неё платили. и вот на алтарь последнего успешно ложилось всё, начиная от скромных улыбочек в адрес противоположного пола, томных вздохов, смеха над самыми идиотскими шутками, а ещё точно так же ложился мужской детородный орган на собственную гордость. тратиться мисс Аронофски была согласна только на новую пару туфель и такси домой утром. что же в этот момент делал её муж? об этом история умалчивает, но сейчас - уже повзрослевшая - Риган считает, что он был где-то в сказочной стране, что находится между левой и правой ногой его очередной ассистентки.
идеальная семья, счастливый брак, в котором каждый делает всё, что ему вздумается, особо не запариваясь о чувствах другого. почему были вместе? потому что боялись бракоразводного процесса, в котором жена, определенно, требовала бы половину совместно нажитого и демонстративно рыдала по поводу столь малой суммы алиментов. муж, в свою очередь, рисковал упустить всё то, что в своё время оформил на жену. так и жили: он - налево, она - направо, ребёнок... какой ребёнок? ах этот ребёнок? вот этот вот умилительный комочек беззаботной радости и счастья? вот эта вот сладенькая девочка, жующая свои темные локоны и так невинно хлопающая карими глазами? уже можно сделать с ней фотографию, на которой будет видно, какими идеальными родителями является чета Аронофски? нет? ну и в жопу её!
нет, Риган не была брошена на произвол судьбы, как только появилась на свет, иначе она рисковала умереть в очень нежном возрасте от голода, холода и отсутствия любви. вокруг неё всегда был кто-то, кто мог о ней позаботиться: лучшая подруга матери, которая была гораздо более ответственна, чем родительница; кто-то из бабушек, которые не слишком хорошо были знакомы с понятием "детская травма", поэтому не особо стеснялись в выражениях, когда речь заходила о не_их_ребёнке; брат, который видел прутья тюремной камеры, определённо, чаще, чем собственную сестру. впрочем, последнего очень даже можно простить - родственниками они с Риган были только по бумагам, а не по крови.
Риган была действительно замечательным ребёнком: тихим, молчаливым, внимательным и аккуратным. приходя со школы, она раскладывала тетрадки в определённом порядке, книги - по размеру и алфавиту, карандаши - по цветам радуги. играла в нешумные игры и будто старалась слиться с окружающей средой, чтобы как можно меньше привлекать внимание. когда родители всё-таки вспоминали о собственном детище и пытались изобразить озабоченность её судьбой, она старалась отвечать на любые расспросы как можно более кратко и ёмко, чтобы не дать пустой теме развиться в долгий диалог. она любила маму с папой, просто как-то так, по-своему, непонятно для всех окружающих. ей казалось, что не навязываться - лучшее решение. она была уверена, что быть незаметной - лучшее, что она может сделать. она считала, что, точно так же как и в любой театральной постановке, её роль - пятый зайчик в последнем ряду у левой кулисы. она никогда не буянила, не закатывала грандиозные истерики и даже не спорила. её переходный период, когда родители рвут волосы на всех частях тела, где только растут эти самые волосы, прошел как-то мимо неё самой - зашёл в квартиру Аронофски, посмотрел по сторонам, никого не заметил и вышел. и даже в день её совершеннолетия не случился фееричный п*здец - ребёнок не сорвался с цепи, почувствовав лёгкое дуновение ветерка свободы. Риган всё так же тихо, аккуратно и максимально вежливо попросила свои документы, после чего сказала, что ей нужно некоторое время пожить одной, чтобы понять, что она из себя представляет и кем хочет стать, когда вырастет. нельзя сказать, что отец с матерью не расстроились, услышав новость, но всё-таки дольку лимона им стоило съесть, чтобы так широко не улыбаться.
в первоначальном плане Риган всё было просто и легко: есть она, съемная квартира, некоторые сбережения и целое море возможностей. к сожалению, Нью-Йорк очень быстро и очень прямолинейно обломал любые розовые мечты уже-пять-минут-как-не-ребёнка: чтобы жить нужно есть, а чтобы есть нужно либо выращивать еду, либо покупать её. первый вариант не рассматривался в виду очень слабых познаний в агрономии и животноводстве, а для второго нужна была профессия. учёба на факультете маркетинга обещала светлое будущее рекламщика только через неопределённое время, а деньги нужны были здесь и сейчас, причём очень желательно не загреметь за решетку и не вылететь из университета, зарабатывая их. нужно было что-то решать в темпе вальса, придумать что-то стоящее, извернуться так, что ни одному йогу и не снилось. наверное, она бы так и осталась прокрастинировать в полутёмной квартире с очередной сигаретой в зубах, если бы не случай. пожар на лестничной клетке стал трагедией для её соседей, медленно, но уверенно сжирая всё нажитое непосильным трудом, зато он же стал тем самым толчком, который заставил её двигаться. тогда она так ничего и не сняла, зато увидела ребят, которые ломятся вперед пожарников, чтобы поймать те, самые вкусные кадры, на которых убитые горем дети, здорово обгоревшая мать и прыгающий из окна четвертого этажа отец, которому пламя уже здорово лижет зад. их, обвешанных камерами, называли стервятниками, ублюдками и самоубийцами. на них орали в первую очередь, не подбирая ни слов, ни выражений. им обещали десять казней египетских и засунуть всю их технику куда поглубже и провернуть три раза. никакие словесные угрозы на них не действовали, поэтому самых активных, бегущих за оградительные ленты, укладывали лицом в асфальт и защёлкивали им на запястьях наручники. разве такая романтика могла пройти мимо юной девушки? их работа - это же всё равно что снимать, как принц спасает принцессу, а его в самый ответственный момент начинает ебать дракон! нужно не только перехитрить дракона, но и смочь увернуться от него. кто откажется от такого по своей воле то?
и Риган не отказалась. сейчас Риган двадцать восемь лет. у Риган есть кожаная куртка с автографом Тосина Абаси, камера за несколько тысяч баксов в кредит и наклейка из международного аэропорта имени Чатрапати Шиваджи. Риган мотается в Индию к своему духовному наставнику раз в квартал - она ищет не просветления, но душевного спокойствия, практикует випассаны, кундалини, трансцендентальные медитации и некоторые другие. она действительно пытается заполнить себя хоть чем-то, чтобы казаться нормальной, но профессиональное выгорание не проходит бесследно. приезжая домой, во всё ту же полутёмную квартиру, она падает на диван и пытается понять, что она из себя представляет и кем хочет стать, когда вырастет. со времен школы не так уж много и изменилось: всё та же стерильная чистота, особый порядок в вещах, мания контроля и немногословность. она всё так же будто пытается слиться с обстановкой, вот только окружение изменилось. теперь она живёт не в родительском доме, а среди пожаров, убийств и вооружённых ограблений, потому что именно за них платят больше всего.